Я была беременна Тоской, когда папа погиб при крушении самолёта. Он летел вместе с мужем Кэй, моим зятем, и ни один из них не выжил.
Моего мужа только интересовало, сколько денег мы унаследуем после папиной смерти.
— Не думаю, что нам что-то причитается, — сказала я. — Подозреваю, что всё отойдёт маме.
— Так не годится, — заявил он. — Я женился на тебе не для того, чтобы смотреть, как твоя мать получает все деньги.
Это при том, что мама подарила нам папин самолёт и за смешные деньги продала нам тот участок, на котором мы построили дом.
Он всё равно был разъярен, потому что хотел большего.
Позже Кэй снова вышла замуж. Её супруг был хиропрактиком, и Кэй выкупила папину клинику, которая располагалась недалеко от её дома. Но мой муж был уверен, что ей досталось больше, чем мне, и взбесился.
Два года он не давал мне общаться с родными. Им было запрещено встречаться с моими детьми. Всякий раз, когда звонила мама, я быстро прощалась и клала трубку.
— Это мужик. Мужик тебе звонит, — твердил он. И избивал меня.
Но это был не мужчина, а моя родная мама. Даже если бы я сказала правду, он бы всё равно меня поколотил.
Он отрезал меня от семьи. Это было ужасное время.
Когда бизнес моего мужа расцвёл, он купил ещё несколько машин, самолёт и яхту. Всё, чего ему хотелось, — это выглядеть богачом.
В замужестве я постоянно слышала, какая я скучная, тупая и страшная. «Что ж, может, со мной и скучно. Но я точно не тупая, раз у меня есть степень бакалавра наук. И я точно не уродка, если выигрывала конкурсы красоты и работала моделью», — думала я. Но вслух об этом не говорила. Если бы я об этом заикнулась, то была бы избита.
Хотя иногда он говорил: «Я знаю, о чём ты думаешь» — и бил меня и за это.
В двадцать с чем-то лет я прочла книгу «Я — О’кей, ты — О’кей» (популярная в 1970-е книга в жанре селф-хелп. Автор Томас Харрис. — Прим. ред.).
Она вселила в меня стойкость и надежду. Муж решил отнять у меня эту книгу. Ему совсем не понравилось, что я такое читаю.
Иногда к нам на ужин приходили гости. Всё угощение мне полагалось готовить дома, даже хлеб — и тот надо было печь. Я не любительница готовить, но у меня были кулинарные книги. Я в точности следовала рецептам, и у меня выходили изумительные блюда.
Он разговаривал со мной отвратительным тоном, оскорблял меня в присутствии гостей, и они больше к нам не возвращались. Когда наши приглашения отклоняли, он говорил:
— Видишь, как паршиво ты готовишь. И ты зануда. Поэтому к нам больше и не приходят.
После рождения детей я перестала работать моделью. Я думала, что больше не вернусь к этой работе. Даже если бы меня пригласили поработать, я бы не смогла — из-за синяков на теле.
Однажды мы были на празднике Октоберфест вместе с ещё тремя парами. Все пили пиво и веселились, и некоторые изрядно набрались. Все три дамы в нашей компании были восхитительно красивы. Я была чрезвычайно скромно одета, а они — при полном параде.
Мы с дамами встали, чтобы выйти в уборную, и один из парней за соседним столиком присвистнул и сказал что-то вроде: «Эй, красотки, вы все такие сексуальные».
Муж наорал на меня и обозвал шлюхой. На глазах у всех он ринулся, чтобы ударить меня.
Он совсем потерял голову. С возрастом он становился всё безумнее. Поначалу он бил меня только дома. Но дошло до того, что он перестал стесняться рукоприкладства и на публике.
Мужья моих подруг оттащили его от меня, а дамы увели меня и отвезли домой к маме. Она опешила, когда в два часа ночи я объявилась у неё под окном, — мы не виделись два года…
Следующим утром он заявился к ней домой. Он умолял маму отпустить меня обратно. Он рыдал и извинялся.
— Не смей её больше трогать, или она вернётся сюда насовсем, — сказала мама. Она была в бешенстве, когда узнала, что он бил меня. А ещё не могла понять, почему я не рассказала ей, как ужасно мне жилось в браке. Полагаю, мне было стыдно. И страшно, что он устроит неприятности моим родным.
Что ж, он послушался маму и больше никогда меня не бил. Прежде он бил меня при детях. Помню, как Тоска и Кимбал, которым было два и четыре года соответственно, плакали в углу, а пятилетний Илон бил отца по коленям сзади, пытаясь его остановить. Меня грела мысль, что он прекратил побои, когда дети были ещё достаточно малы и могли позабыть обо всём этом. Теперь мне приходилось сносить только словесные оскорбления. Когда рукоприкладство закончилось, моральное насилие усугубилось, однако я больше не страдала от боли и синяков.